Poem of the Remaining Cherry Blossoms
Любой путь куда-то ведёт...
Утром меня разбудил луч света, скользнувший по сомкнутым векам. Я открыл глаза, приподнялся на локте, осторожно, чтобы не разбудить тебя, посмотрел на часы. Семь шестнадцать. Пора собираться на работу. Я тихо встал с кровати, накинул рубашку и направился в ванную. В дверях остановился и долго смотрел на тебя. Мне почему-то стало грустно, тоскливо как-то... Я спешно отвернулся, не желая более терпеть это непривычное чувство. Раньше созерцание твоего красивого тонкого лица, серебристых, немного вьющихся локонов вызывало у меня счастливую улыбку... Раньше... Что изменилось этим утром?
Весь день я думал. Начальник на работе злился – несколько ошибок в недельном отчёте его неприятно удивили. Он тогда почему-то сказал, что в связи с неким важным заданием надеется, что такое моё состояние – неприятность только сегодняшняя.
В тот день я даже не звонил тебе, боялся испортить всё своей никак не желающей проходить отрешённостью. Когда поздним вечером, убедившись, что я не приду, ты позвонил сам, я отговорился загруженностью на работе. Не думаю, что ты мне поверил... Я бы не поверил. Но, судорожно сжимая в руке трубку, я старался говорить с нежными и успокаивающими интонациями, боялся, что ты обидишься, и будешь волноваться
Утром позвонил отец, он, как обычно, довольно сухо поинтересовался моими делами и в очередной раз упрекнул в бесцельности и бессмысленности моего существования, ни стремления к блестящей карьере, ни удачно сложившейся личной жизни... О наших отношениях родители не знали, мои, по крайней мере. Сомневаюсь, что они нормально отнеслись бы к этому. Но благодаря утреннему дежурно-неприятному телефонному разговору (очередному гневному монологу скорее) я понял, что меня тяготит. Отсутствие цели и бессмысленность существования. Все люди живут ради чего-то – ради семьи, ради карьеры, ради Бога, ради «мира во всём мире», в конце концов... А я, к своим двадцати четырём, до сих пор не понял что мне нужно...
Меня тогда отправили на две недели в командировку, в Англию... я думал, что так будет лучше и для тебя и для меня, мне не хотелось мучить тебя своим отрешённым видом.
Позвонил, объяснил, пообещал тут же сообщить, когда вернусь, и уехал. Мне было плохо. С работой не ладилось. На второй неделе в Англии боялся смотреть в зеркало, похудел, под глазами тёмные круги – не мог спать. Ужас, не думал, что со мной может случиться такое, да ещё без видимой причины. Звонил начальник, он был не доволен. Когда летел домой, было радостно. Я так по тебе соскучился.
Прилетел, зашёл на работу, начальник неодобрительно оглядел меня и сказал, что мне нужен отпуск. И приказал катиться с фирмы до приобретения прежнего вида и работоспособности. Я молча кивнул и ушёл. Постоял немного на крыльце, подумал. Достал телефон, набрал твой номер. Ты долго не поднимал трубку, я решил, что позвонил зря и хотел уже отменить звонок, но ты успел. Голос у тебя был взволнованный, такое бывало крайне редко. Ты просил приехать, говорил, что безумно соскучился, я впервые за две недели улыбнулся.
Потом я сидел у тебя на кухне, пил кофе и любовался на тебя. Какими же должны быть душевные терзания, чтобы оторвать меня на столь долгое время от этого чуда?
Я рассказал тебе всё, нервно постукивая ногтями по чашке. Ты подошёл сзади, обнял меня и нежно зашептал прямо в ухо:
- Часто у людей, таких как ты, у тех, в которых неукротимым потоком кипит жизнь, наступает момент, когда они начинают задумываться о бренности жизни. Тогда самый активный, энергичный человек становится меланхоликом... Чтобы вернуть его к прежней жизни, нужна поддержка, дружба, любовь, если хочешь... Я хочу быть для тебя всем этим.
Ты и так для меня всё. А с неопределённостью мы справимся вместе. Ведь любой путь, даже тот, о конце которого мы даже не можем предполагать, куда-то ведёт.
Утром меня разбудил луч света, скользнувший по сомкнутым векам. Я открыл глаза, приподнялся на локте, осторожно, чтобы не разбудить тебя, посмотрел на часы. Семь шестнадцать. Пора собираться на работу. Я тихо встал с кровати, накинул рубашку и направился в ванную. В дверях остановился и долго смотрел на тебя. Мне почему-то стало грустно, тоскливо как-то... Я спешно отвернулся, не желая более терпеть это непривычное чувство. Раньше созерцание твоего красивого тонкого лица, серебристых, немного вьющихся локонов вызывало у меня счастливую улыбку... Раньше... Что изменилось этим утром?
Весь день я думал. Начальник на работе злился – несколько ошибок в недельном отчёте его неприятно удивили. Он тогда почему-то сказал, что в связи с неким важным заданием надеется, что такое моё состояние – неприятность только сегодняшняя.
В тот день я даже не звонил тебе, боялся испортить всё своей никак не желающей проходить отрешённостью. Когда поздним вечером, убедившись, что я не приду, ты позвонил сам, я отговорился загруженностью на работе. Не думаю, что ты мне поверил... Я бы не поверил. Но, судорожно сжимая в руке трубку, я старался говорить с нежными и успокаивающими интонациями, боялся, что ты обидишься, и будешь волноваться
Утром позвонил отец, он, как обычно, довольно сухо поинтересовался моими делами и в очередной раз упрекнул в бесцельности и бессмысленности моего существования, ни стремления к блестящей карьере, ни удачно сложившейся личной жизни... О наших отношениях родители не знали, мои, по крайней мере. Сомневаюсь, что они нормально отнеслись бы к этому. Но благодаря утреннему дежурно-неприятному телефонному разговору (очередному гневному монологу скорее) я понял, что меня тяготит. Отсутствие цели и бессмысленность существования. Все люди живут ради чего-то – ради семьи, ради карьеры, ради Бога, ради «мира во всём мире», в конце концов... А я, к своим двадцати четырём, до сих пор не понял что мне нужно...
Меня тогда отправили на две недели в командировку, в Англию... я думал, что так будет лучше и для тебя и для меня, мне не хотелось мучить тебя своим отрешённым видом.
Позвонил, объяснил, пообещал тут же сообщить, когда вернусь, и уехал. Мне было плохо. С работой не ладилось. На второй неделе в Англии боялся смотреть в зеркало, похудел, под глазами тёмные круги – не мог спать. Ужас, не думал, что со мной может случиться такое, да ещё без видимой причины. Звонил начальник, он был не доволен. Когда летел домой, было радостно. Я так по тебе соскучился.
Прилетел, зашёл на работу, начальник неодобрительно оглядел меня и сказал, что мне нужен отпуск. И приказал катиться с фирмы до приобретения прежнего вида и работоспособности. Я молча кивнул и ушёл. Постоял немного на крыльце, подумал. Достал телефон, набрал твой номер. Ты долго не поднимал трубку, я решил, что позвонил зря и хотел уже отменить звонок, но ты успел. Голос у тебя был взволнованный, такое бывало крайне редко. Ты просил приехать, говорил, что безумно соскучился, я впервые за две недели улыбнулся.
Потом я сидел у тебя на кухне, пил кофе и любовался на тебя. Какими же должны быть душевные терзания, чтобы оторвать меня на столь долгое время от этого чуда?
Я рассказал тебе всё, нервно постукивая ногтями по чашке. Ты подошёл сзади, обнял меня и нежно зашептал прямо в ухо:
- Часто у людей, таких как ты, у тех, в которых неукротимым потоком кипит жизнь, наступает момент, когда они начинают задумываться о бренности жизни. Тогда самый активный, энергичный человек становится меланхоликом... Чтобы вернуть его к прежней жизни, нужна поддержка, дружба, любовь, если хочешь... Я хочу быть для тебя всем этим.
Ты и так для меня всё. А с неопределённостью мы справимся вместе. Ведь любой путь, даже тот, о конце которого мы даже не можем предполагать, куда-то ведёт.
-
-
22.12.2006 в 18:50-
-
23.12.2006 в 22:37